Когда очередной вставший на путь джихада бородатый товарищ оставляет сотни ни в чем не повинных людей без ног и рук, наряду с праведным гневом приходится слышать: не смейте судить по нему обо всех мусульманах (арабах, чеченцах, и т.д.), у преступности нет ни религии, ни национальности. В доказательство приводятся те, например, чеченцы, которые укрывали русских солдат от расправы дудаевских и басаевских головорезов, причем укрывали в подвалах разбомбленных русскими же солдатами домов.
А еще моментально вспоминаются итальянские "красные" и "черные" бригады, норвежский Брейвик, святая инквизиция, и Адольф Гитлер. Все справедливо: действительно, не все, не везде, и не всегда. Но вот скажите: почему, при этом, есть национальность у итальянской пиццы? Ведь не каждый итальянец умеет ее вкусно приготовить. А у грузинского многоголосия? Я знаю немало грузин, которым медведь на ухо наступил. А у узбекского плова? Украинского борща? Еврейского юмора, немецкой педантичности, бразильского футбола? Почему эти словосочетания ни у кого не вызывают споров?
Впервые я столкнулся с "национальным вопросом" и социокультурными особенностями в одиннадцать лет — в пионерском лагере имени Зои Космодемьянской в подмосковном Барыбино. Отдыхали там, в подавляющем большинстве, прилежные москвичи. Меня сдавали туда, видимо, по ошибке, но в течение трех сезонов подряд.
В один из них по культурному обмену в лагерь прислали еще четыре группы молодежи, от 13 до 14 лет: из Таганрога, Варшавы, Дрездена и Киева. И Барыбино превратилось в маленькую модель этого безумного и прекрасного мира. В первый же день своего пребывания на отдыхе таганрогский отряд, представители которого выглядели уже вполне сформировавшимися гопниками, по которым плачут детские колонии, забили всем стрелку за столовой. Итог — трое пионеров из числа "московской интеллигенции" оказались в медсанчасти, один из них – со сломанной челюстью.
На третий день уже половина Барыбино, кроме самых старших отрядов, боялось выйти на улицу. На пятый своим вожатым начали жаловаться даже девочки. А через неделю приезжих из Таганрога все, включая обслуживающий персонал, стали звать "таганрогскими" — по примеру "люберецких", "казанских", "солнцевских", и т.п.
Конечно, не все "таганрогские" постоянно дрались и кидали пионеров на конфеты и пирожные. Но поскольку та их часть, которая этим не занималась, никак не влияла на своих товарищей, да и не хотела влиять, директор лагеря принял единственно возможное решение: на хуй с пляжа всех. На восьмой день таганрогский отряд в полном составе отправился домой, и остальные дети, наконец, перестали ходить в синяках и с разбитыми губами.
Поляки с первого же дня развернули бойкую торговлю. По-русски они не говорили, но это было и не нужно: на то, чтобы тихонечко, оглядываясь по сторонам, подойти к тебе, расстегнуть кофточку, и объявить цену, хватало нескольких слов, которые они быстро зазубрили. Под любой польской кофточкой открывалась невиданная для советского ребенка роскошь: жвачки "Дональд Дак", конфеты-тянучки, маркеры, солнцезащитные очки, девчачья косметика, и прочее, от чего захватывало дух и опустошался карман.
Конечно, не все приезжие из Варшавы день и ночь спекулировали заграничным товаром, но в любом случае, если кому-нибудь из местных приходила в голову идея расписать спящих девчонок цветной пастой, он четко знал: идти за ней нужно к полякам, и ни к кому другому.
С немцами, в отличие от "таганрогских" и варшавян, я почти не сталкивался — мал еще был. Поначалу их как-то невзлюбили, поскольку для подавляющего большинства советских пионеров они еще не были "наследниками великого дедушки", а были "фрицами погаными". Для них отламывали зубчики вилок в столовой, им подсыпали в чай соль. Но ситуация быстро переменилась. Потому что немцы и немки трахались напропалую, и учили этому других. Ночью лагерные кусты содрогались от сладостных стонов и всхлипов.
Не знаю, скольких советских пионеров юные немки лишили девственности, но под конец смены наша детвора резко повзрослела — это стало заметно по развязавшимся манерам на скучных до того вечерних дискотеках. Конечно, не все приезжие из Дрездена были сексуальными маньяками и маньячками. Но когда лагерь покидала, например, группа из Киева, автобус с ними провожали восемь девчонок именно из немецкого отряда. Причем, провожали они конкретного человека — пионервожатого Василия, стройного и загорелого 25-летнего хохло-мачо, судя по всему — единственного, кто на то время понимал в плотских утехах больше самих фрицев.
Киевляне вообще были душой лагеря. В них влюбились все и сразу. Они горлопанили по ночам матерные частушки, травили похабные анекдоты, обучали всех карточным играм и фокусам, проложили тайный путь из лагеря в соседнюю деревню, куда все бегали по ночам за клубникой, делились вкусным салом, здорово играли в футбол (став, в итоге, чемпионами лагеря), и показали мне, как правильно курить. Конечно, не все поголовно представители украинского отряда были милыми и веселыми разгильдяями, моментально располагавшими к себе, но, так или иначе, больше всего телефонных номеров с надписями "приезжай скорее в гости" в моей тетрадке оставили именно они.
С тех пор я знаю, что как ни крути, но у каждой национальности, каждой культуры, каждого региона и города, есть свои более или менее выраженные особенности. Они, конечно, могут меняться — под влиянием самых разных обстоятельств. Итальянцы больше не сжигают на кострах за ересь, а разрешают однополые браки, немцы больше не травят в газовых камерах евреев — они теперь предоставляют им гражданство и работу.
Исламский же терроризм существует здесь и сейчас. Как и таджикский наркотрафик. Как и, к великому моему сожалению, русские воровство, хамство, и пьянство. И люди от всего этого страдают здесь и сейчас, и бороться со всем этим придется здесь и сейчас.
Другое дело, как? Для меня, однозначно, не насилием. Но, при этом, твердо и бескомпромиссно. Впрочем, это тема для совершенно другого длинного разговора. Пока же, на мой взгляд, стоит немедленно прекратить лицемерие и ханжество в национальном и религиозном вопросах. Чтобы бороться и исправлять — нужно как минимум обозначить.
! Орфография и стилистика автора сохранены
